Второе интервью из серии «Музыка будущего и будущее музыки» я взял в 2000 году у ди-джея Спайдера. Это интервью (в отличие от двух других) по неизвестным причинам так и не было опубликовано, но тоже представляет несомненный интерес. В первую очередь как взгляд со стороны ди-джея на тот же предмет, на который в прошлом интервью смотрел джазовый композитор и музыкант Алексей Козлов. Спайдер ведь один из ключевых персонажей как раз того лагеря, о котором так негативно высказывался Козлов, представая, напомню, этаким брюзжащим консерватором (который в своей среде консерваторов, в общем-то, прогрессивен, но для «передового» человека того времени понятно, что он просто старый зануда и «козёл (на саксе)», и особенно ясно это становится после прочтения нижеследующей беседы со Спайдером). Хотя кое в чем их показания относительно будущего музыки и музыки будущего совпадают… Разнится главным образом то, как они относятся к этим своим прозрениям.

Кто такой этот DJ Spy.der?

Он – один из первых в России ди-джеев (в том значении этого слова, которое оно получило с появлением рэйв-культуры – то есть человек, с помощью сведения пластинок создающий из чужой музыки новое музыкальное единство, микс). Спайдер был знаковой фигурой в российском электронно-танцевальном процессе. Начал работать на студенческих вечеринках еще в середине 80-х, в начале 90-х играл на легендарной дискотеке “Jump”, а потом работал в первом в стране магазине для ди-джеев «Дискоксид». Вместе с ди-джеем Фишем стал писать свою музыку (проект «Консерваторы»). Кстати, этим «Консерваторам» принадлежал первый русский грузовик на знаменитом ежегодном рэйв-фестивале «Love Parade». Играл минимал техно и транс.

Что происходило со Спайдером в последние 8 лет, я не знаю, потому что меня мало это интересовало. Вот вроде как посвященное ему жж-коммьюнити.

Спайдер отчасти услышал от меня те же самые вопросы, что и Козлов. В частности, вопрос о терменвоксе. Наличие этого вопроса во всех трех интервью я объясню в одном из следующих постов по теме, которую теперь решил шаг за шагом раскрывать в Блоге Перемен. Итак, первый вопрос к Спайдеру был таким же, как и к Козлову.

— Какой тебе представляется музыка будущего в свете развития мультимедия с одной стороны, и живого звука с другой?

— Один из вариантов музыки будущего: я представляю себе некий объект, здание, состоящее из большого количества разнообразных залов, отличающихся друг от друга, скажем, по цвету. А музыкальное, или звуковое сопровождение будет выполняться уже не столько носителями типового характера, к каким мы привыкли – винил, CD или еще что-то – а рассчитанными диапозонами частот, вызывающими в человеке те или иные эмоции. В принципе, музыкой это назвать, конечно, сложно, но, учитывая темпы технического прогресса, это вполне вероятно. А что касается музыки в целом, какая она будет – электронная или живая – я думаю, что, скорее всего, она будет и электронная и живая одновременно…

— По какому пути пойдет композиторское творчество? По пути ди-джейства, сведения лупов или оно останется композиторским творчеством в классическом смысле этого слова?

— Что мне не нравится, скажем, в классической музыке? Это то, что, фактически, перечень гармоний, перечень определенных партий, в принципе, уже известен публике. Единственное, чем можно ее шокировать, дать ей как что-то новое – это уже не столько гармонии, сколько звук плюс гармонии. При этом остро наблюдается такое мнение, что лучше оставить просто звук без гармонии. Есть симфоническая музыка, в консерватории… Люди приходят туда получать именно это, и я думаю, что тут ничего не изменится. Это как есть, так и будет. Что касается клубной жизни или новых течений, таких, как компьютерная сеть, вполне вероятно, что здесь, конечно, поле для классических музыкантов достаточно узкое. Здесь больше для инженерии, больше для ди-джеев.

— Ты как композитор отдаешь предпочтение ритму и звуку перед мелодией?

— Я как композитор не имею классического образования, моя школа – это студия и клубы. Для себя представляю музыку будущего как музыку сфер – есть такое понятие. Условно говоря, ритм – это саунд, то есть какая-то ритмическая, хорошо озвученная конструкция, несущая на себе, скажем, сэмплы или элементы звуков, звучаний всего того, что окружает нас в жизни. Будь то шум моря, или леса, или крик птиц, или проезжающих автомобилей, то есть мы это уже используем, это уже есть. Гибрид математической точности ритма и полной аналоговой сути микрофонной записи, мне кажется, является тем синтезом музыки и сферы. Для меня как для композитора это интересно, то есть работа над шумами. Это не новое направление, но до сих пор перспективное, и мне кажется наиболее интересным для людей, отягащенных гармонией.

— Каков, по твоему, слушатель той музыки, о которой ты сейчас сказал?

— Что касается слушателя, здесь все еще сложнее, потому что, если брать, например, нашу страну конкретно – каким будет наш слушатель, я себе совершенно не представляю, я даже не думаю, что до нас это дойдет. Что касается всего мира, то там, мне кажется, люди настолько давно уже осознали и техно, и джаз, и что ты хочешь – каждый выбирает то, что ему нравится, вот и все.

— То есть ты не думаешь, что это массовая культура?

— Массовой культуры, как таковой, нет. В нашей стране есть массовое бескультурие, в основе своей. Что у нас можно назвать самой массовой культурой из направлений? Ну вот, например, рэйв «Орбита» собирает больше всего народа, то есть гоа-транс – это массовая культура.

— Получается, что так. Есть мнение, что культура и субкультура поменялись местами, грубо говоря, что культурой сейчас является то, что играет на обыкновенной попсовой дискотеке.

— Я бы не стал называть это культурой, потому что для того, чтобы называть это культурой, необходимо, чтобы люди, которые делают эту культуру были сами культурными людьми. Или, скажем, те люди, которые стоят на переднем плане наших телевизоров, журналов и газет, они должны отдавать себе отчет в том, чему, собственно говоря, они учат людей. И является ли то, что они дают, культурой, по большому счету? Нет, не является. Это является обычным бизнесом. Поэтому культурой это назвать нельзя. Это сводится к тому, что — глобальное бескультурие и много суб-культур узкокруговых экспериментаторов, как говорит одна очень известная писательница из газеты «Комсомолец». Все сводится к узкокруговым экспериментаторам, будь то акустическая музыка, будь то классический джаз, будь то техно – все в своих маленьких тусовках. Вынести это на уровень массовой культуры мне на данный момент не представляется возможным, потому что здесь надо, как говорится, с головы начинать. Если у нас будут на телевидении, на радио работать культурные люди, если в русских людях будут воспитывать, развивать интеллект, повышать уровень развития населения, тогда да, тогда можно будет говорить о том, что эйсид-джаз, техно, драм-н-басс могут стать какими-то реальными культурами. А так, то, что мы пытаемся здесь делать в условиях клубной жизни, это все происходит достаточно замкнуто, и местами, опять же, люди, которые что-то пытаются делать, даже не осознают, что они делают. То есть у нас все проблемы от того, что нет четкого осознания истины и четкого понимания той цели, ради которой ты все это делаешь. Яркий пример – Станция 106.8. Что было сделано за 4 года работы на Станции – можно сказать, самой высокой трибуны, которая существовала когда-либо в истории этой музыки в нашей стране? – Ничего…

— Как думаешь, насколько глубоко современная танцевальная музыка завязана на наркотиках?

— Я могу сказать, что жизнь российской молодежи и без музыки сейчас напрямую связана с наркотиками. То есть продажа наркотиков осуществляется повсеместно, об этом говорят по телевизору, по радио. Все сводится к тому, какие цели, какие задачи мы ставим перед собой. Я, например, убежден, что есть определенные жанры танцевальной музыки, которые немыслимы без применения каких-то препаратов. Это могут быть как коммерческие направления, так и альтернативные. Но есть реальные направления, которые полностью удовлетворяют потребности человека – веселья, ощущения каких-то новых эмоций, ощущения праздника – и необязательно смешивать одно с другим. Все зависит от чистоплотности того, кто организует вечеринку. Одни делают для того, чтобы заработать деньги, другие делают чисто из идейных соображений. А мешать все вместе, в кучу, я думаю, что не имеет смысла. А так, ну конечно, будет и то, и другое. Ничего не изменится.

— Как ты думаешь, терменвокс будет играть какую-нибудь роль в будущем музыки?

— Я считаю, что да. Это одно из самых главных открытий нашего века – что касаемо звуков и музыки. Мне, как человеку, не имеющему академического образования музыкального, такой подход кажется наиболее близким и адекватным к тому, что я себе представляю в голове, когда я представляю себе электронную музыку. Другое дело, что, как всегда, у нас все похерено (забыто). Существуют у кого-то отдельные какие-то машины, но не совсем приспособленные к условиям современного звука, к условием современных инструментов. То есть, синтезировать свойства самого терменвокса, сделать возможным его подключение к любой другой звукоопределяющей системе…

— Такая возможность уже есть…

— Одним словом, правильное МИДИ, да? Я просто не видел, чтобы его подключали. Все терменвоксы, которые я слышал, они звучали так, как звучали в оригинале. В принципе, дорога будет открыта. На западе – достаточно мощная индустрия производства, инструмент продается, люди интересуются и это постоянно развивается. Если бы у нас в стране хотя бы кто-то занялся этим, это уже толкнуло бы нашу российскую культуру на определенную ступеньку выше.

Далее — интервью по этой же теме с Мартином Ландерсом

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>